Злейший враг Мананнана — богиня Морригу, или Морриган (Morrigu, Morrigan): по одной из версий, Мананнан пал от руки Уиллена Феарбардерга (Uillenn Fearbarderg) в битве при Маг Куиленн, и Морригу ликовала, узнав о его гибели . За что она его так ненавидит, остается неясным, но в любом случае Морригу олицетворяет войну, ненависть и насилие вообще. На первый взгляд, ее имя означает «великая королева», и эта этимология была общепризнанной уже в Древней Ирландии; но в действительности корень Mor- родствен германскому mahr — «страшный сон, ночной кошмар» и древнеанглийскому maraили mera — «демон». От maraпроисходят современные английские nightmare («страшный сон, ночной кошмар») и mare’snest («иллюзия»), а также, вероятно, и «Мирриленд» (Mirryland) — название мифической страны, упоминания о которой иногда встречаются в балладах и в протоколах судов над ведьмами . Таким образом, имя «Морригу» означает «королева кошмаров» или «королева демонов».
Но «Морригу» — не единственное ее имя. Среди Туата Де Данаан есть несколько персонажей, обладающих тремя формами. Самый яркий тому пример — Бригит: три ее ипостаси отчетливо различны, однако носят одно и то же имя. В сущности, к ней прекрасно применим христианский принцип триединства божественных лиц. Но в других случаях не настолько очевидно, идет ли речь о подлинном Триединстве, о трех отдельных, но взаимосвязанных персонажах или об одном персонаже с тремя именами. Именно так обстоит дело с Морригу. Но поскольку одна из ее ипостасей может внезапно сменяться другой и поскольку очень редко случается так, чтобы две или более из них действовали одновременно, можно предположить, что перед нами — единый персонаж, носящий несколько имен. Она не троична, как Бригит, а четверична. Кроме «Морригу», она может появляться под именами «Бадб» (Бав, Badb), «Маха» (Macha) и Немайн (Nemain). Некоторые предполагают, что у нее было и пятое имя: по мнению Дж. Флуда — «Феа» (Фа, Fea) ], по версии П.У. Джойса — «Аннан» (Annan) или «Ана» (Ana) . «Бадб» означает «ворона» или «ворон». У имени «Немайн» есть такое же значение, а кроме него — «ярость» и «безумие». Морригу часто принимает обличье ворона. Ввиду этого одной из ипостасей Морригу может быть сама Эриу , которая также иногда предстает в облике вороны .
Морригу тесно связывается с войной уже в сагах мифологического цикла, относящихся к самым ранним событиям в мифической истории Ирландии. Впервые мы встречаем ее незадолго до событий Первой битвы при Мойтуре. В этом эпизоде она появляется в обществе Махи и Бадб; иными словами, здесь ипостаси богини действуют как самостоятельные персонажи. Заняты они тем, что укрывают темным туманом холм Темры (Тару), чтобы защитить Туата Де Данаан . Ассоциация с битвой типична для Морригу, но роль защитницы — нет. Во Второй битве при Мойтуре Морригу ободряет воинов Туата Де Данаан, призывая их к битве . В «Похищении быка из Куальнге» ей отводится роль главной возмутительницы спокойствия. В определенном смысле она и становится причиной войны между Уладом и Коннахтом. Она приводит корову из сида Круахан, чтобы ту покрыл Донн — Черный бык из Куальнге. Теленок, родившийся от них, вступает в неравную битву с Белорогим быком королевы Медб и, побежденный, громко мычит, что его отец, Донн, на его месте не уступил бы Белорогому. Услышав это Медб клянется, что не будет знать покоя, пока не увидит схватку этих двух быков. Так начинается цепь событий, описанная в «Похищении быка из Куальнге». В нескольких эпизодах последовавшей за этим войны Морригу, Немайн и Бадб пугают до смерти целые толпы людей, злят до бешенства Черного из Куальнге и вообще «мутят воду», предрекая победу то одной стороне, то другой. Особую ненависть у Морригу вызывает Кухулин, которого она безуспешно пытается погубить во время битвы у брода, обвиваясь вокруг его ног угрем и нападая на него в облике волчицы и коровы. В саге «Болезнь Кухулина», описывающей более ранние события, такую же враждебность к уладскому герою выказывает Бадб. В «Великом собрании при Муиртемне» она отождествляется (из-за совпадения имен) с одной из дочерей Калатина (трех смертных колдуний, замышляющих погубить Кухулина), которая насмехается над ним в облике вороны. В последний момент Морригу внезапно сменяет гнев на милость и пытается спасти Кухулина, но слишком поздно; и в конце она и «сёстры ее в обличье презренных ворон» садятся Кухулину на плечи, чтобы его враги поняли, что он умер .
Впоследствии и вплоть до исторических времен гнев Морригу испытывали на себе и другие герои. В образе вороны она повергла в смятение Конгала Клаэна в битве при Маг Рат; в битве при Дун Болг, в которой Бригит поддерживала Лейнстер, Морригу выступила на стороне остальной Ирландии; опять-таки в облике вороны она летала над головой Мурхада мак Бриана в битве при Клонтарфе (1014 год) .
При том, что Морригу совершенно отчетливо ассоциируется с войной, точный характер этой связи не вполне ясен. Здесь перед нами яркий пример проблемы, которая в той или иной степени затрагивает всех Туата Де Данаан. Коротко говоря, вопрос сводится к тому, вправе ли мы определить Морригу как богиню войны или нет. Одна из теорий, подразумевающих утвердительный ответ на этот вопрос, была выдвинута Карлом Лоттнером в 1870 году и поддержана Чарльзом Донахью в 1941-м. Эта теория фактически приравнивает Морригу, Немайн, Бадб и иже с ними к валькириям. Некоторые вспомогательные аргументы Донахью небезынтересны. В частности, он обращает наше внимание на валькирию по имени Херфьётур, упомянутую в «Речах Гримнира». «Herfjotur» буквально означает «оковы войны» или «боевые оковы»; это слово используется как кеннинг «страшной слабости», которая «одолевает воина, лишая его воли к борьбе и предвещая скорую смерть». Этот образ производит на Донахью огромное впечатление, и не без причины, поскольку именно такую слабость испытывает перед смертью Кухулин. Вдобавок, выражение «оковы войны» напоминает о том, как Морригу, обернувшись угрем, пыталась связать Кухулину ноги. Но, к сожалению, основные аргументы Донахью не столь убедительны. Он утверждает, что и валькирия, и ирландские «богини войны» появляются «либо поодиночке, либо группами по три», но ссылается при этом на одну надпись, имеющую не ирландское и не скандинавское, а романо-британское происхождение, а также упоминает довольно неясных персонажей под названием «alaisiagae», появляющихся парами (Алайсиаги (Alaidsaigae — «наводящие ужас» или «всепобеждающие») — наименование женских духов (богинь) убийства и смерти, являющихся эскортом бога битв. Культ алайсиагов был распространён среди германских воинов. Изображения духов встречалось и в Римской Британии на стене Адриана и на нескольких арках над дверьми. Культ, кроме всего прочего в одной из форм был связан с богом войны Марсом. Исследователи считают, что алайсиаги являются предшественницами и прообразом валькирий, почитаемых скандинавами в эпоху викингов. Наряду с посвящениями германским алайсиагам, в Римской Британии встречался аналогичный культ среди кельтов). Что касается Морригу, то, как мы уже видели, она имеет не две и не три, а четыре ипостаси. Далее Донахью заявляет, что ирландские «богини войны», подобно валькириям, избирают себе среди смертных одного «спутника» и благоволят ему; но слово «спутник» едва ли подходит для описания отношений между Морригу и Кухулином. Кроме того, Донахью обходит молчанием одну важную роль, присущую валькириям, — функцию психопомпа, никоим образом не свойственную Морригу. В заключение он отмечает, что валькирии, как и Бадб, принимают облик птиц; но это совершенно не удивительно, поскольку вороны и в действительности часто слетаются на поле битвы. И, самое главное, Донахью принимает как данность, что сами валькирии были богинями. А это в лучшем случае бездоказательно, ввиду чего еще более бездоказательным оказывается и статус Морригу. В итоге цепь рассуждений Донахью так и не достигает своей цели .
Если Морригу действительно была богиней войны, то желательно было бы доказать, что она являлась объектом культа, включавшего обряды поклонения или жертвоприношения. Донахью даже не пытается этого сделать, но подобную попытку предпринимает Вуд-Мартин. Он указывает, что в «Желтой книге Лекана», в одной из глосс, выражение «урожай плодов» Махи толкуется как «головы мужей, убитых в сражении». Отождествляя эти «головы» с грудами черепов, обнаруженными в ходе археологических раскопок в Ирландии. Вуд-Мартин заключает, что именно такие жертвы приносили Махе или Морригу (по всей видимости, после сражений) [71]. Однако в «Желтой книге Лекана» никакие жертвоприношения не упоминаются, а саги уладского цикла предоставляют множество указаний на то, что воины попросту собирали черепа убитых врагов как трофеи, чтобы подкреплять наглядными доказательствами свои похвальбы [72]. Это не исключает возможность жертвоприношений, но, по крайней мере, существенно уменьшает их вероятность.
Безусловно, ответ на вопрос, вправе ли мы определить Морригу как богиню войны, зависит от того, что именно мы подразумеваем под словом «богиня». Но в любом случае кажется маловероятным, чтобы она покровительствовала войне в том же смысле, что и римский Марс. Возможно, она олицетворяет боевой дух или военный настрой. И в этом случае у нее оказывается много общего с Энгусом и Лугом — покровителями трудноопределимых внутренних состояний, а не каких-либо конкретных вещей.
Фактически, Туата Де Данаан разнородны и не поддаются четким определениям. Их не удается систематизировать ни по каким надежным признакам. Но, с другой стороны, если мы перестанем искать им соответствия во внешнем мире, Туата Де Данаан смогут обрести вполне определенные места в мире внутреннем. Если Энгус и Луг действительно олицетворяют настроения и душевные состояния в чистом виде, то их можно считать идеальными представителями Туата Де Данаан. Морригу оказывается персонификацией тяги к насилию. Мананнан — символом не столько моря как такового, сколько тех настроений, которые возникают при созерцании моря. Такой подход тоже несовершенен: Огма-красноречие соответствует не настроению, а одному из даров ума, Дагда-мудрость — опять же, не настроению, а качеству. Впрочем, что касается Дагды, то его шутовская внешность и комические приключения позволяют предположить, что в иной своей ипостаси он также олицетворяет одно из настроений, а именно — веселое. Анье как изменчивая луна должна представлять весьма широкий спектр настроений и качеств — от безумия до, возможно, отдохновения и покоя. Какое настроение, способность или качество соответствует Мидиру, сказать по-прежнему трудно. Все-таки мы имеем дело не со стройной системой; но из всех подходов к пониманию Туата Де Данаан это, быть может, наилучший. Не будем, однако, забывать, что, описывая их (условно) как персонифицированные настроения, мы принимаем в расчет только восприятие этих персонажей мифографами. Происхождение же их при таком подходе остается неясным, и вывести его было бы ничуть не легче, чем воссоздать историю Распятия по внешнему виду креста. Вопросу о происхождении Туата Де мы посвятим оставшиеся главы части I нашей книги.
Grey Alder 
Добавить комментарий